- Социальные причины вывделения индивидуального "я"
- Исторические этапы индивидуализации "я": Античность, Средневековье, Новое время
И. Кон.
ОТКРЫТИЕ "Я"
Формула "я сам" означает прежде всего утверждение своей тождественности, неповторимости, отличия от других.
При всем желании человек не может описать себя иначе как путем указания каких-то групп, к которым он принадлежит (пол, возраст, социальная принадлежность, род занятия и т. д.) и с которыми соотносятся его индивидуальные свойства.
Индивидуализация, то есть процесс, благодаря которому организм дифференцируется, становится отличным от всех остальных, - общее свойство биологической эволюции.
Ленинградский антрополог Н. А. Тих видит рост значения индивида, во-первых, в удлинении той части жизненного пути, когда происходит накопление индивидуального опыта (детство, период обучения), и, во-вторых, в нарастании морфологической, физиологической и психической вариантности внутри вида.
Однако к индивидуально-природным различиям между "случайными индивидами" (Маркс) присоединяются теперь различия социальные, обусловленные общественным разделением труда и разделением общества на классы ("индивид класса", по Марксу), а (на определенном этапе развития) также и различия личностные, предполагающие интеграцию индивидуально-природных и социальных свойств индивида в единую устойчивую мотивационную систему и осознание себя как "я".
Хотя развитие человека как личности производно от развития общества, процесс "персонализации" не является линейным, однонаправленным. Сравнивая под этим углом зрения разные общества, нужно учитывать не только степень дифференциации индивидов, но и ее качественные характеристики.
Древнейшей формой дифференциации индивидов, от которой производно и их самосознание, были, разумеется, природные различия.
Однако отношение древнего общества к индивидуальности было противоречивым, С одной стороны, первобытное общество было консервативно, оно жило традицией и не жалело сил для поддержания единообразия своих членов, сурово осуждая и карая любые нарушения обычаев и ритуалов. С другой стороны, нуждаясь в лидерах, и людях, прокладывающих новые пути, первобытное общество выделяло и поощряло смелого воина, хорошего работника.
Кроме того, в обществе, основанном даже на самой тесной кооперации, существуют моменты индивидуальной соревновательности.
Первобытный человек отличался от современного не тем, что у него вообще отсутствовало чувство и сознание "я", а тем, что это "я" не имело еще самодовлеющего значения и допускало сравнение себя с другими членами общины только по ограниченному набору признаков, принятых самой общиной. Древнее общество не знало родового понятия "человек"; человек - только соплеменник, поэтому и собственное "я" представлялось индивиду просто суммой качеств, имеющих значение лишь в контексте групповой деятельности. Индивид был интегрирован в общине не как ее автономный член, а как частица органического целого, немыслимая отдельно от него. Эта включенность являлась одновременно и синхронической - судьба человека неотделима от судьбы его сородичей, соплеменников, товарищей по возрастной группе, в которой он воспитывался, и диахронической - он частица многих поколений предков, начиная с родителей и кончая мифическими родоначальниками племени.
Индивид ответствен, причем не фигурально, а физически, не только за самого себя, но и за всех своих соплеменников и предков; в то же время ни в одном из своих действий он не являлся единственным, исключительным субъектом: в каждом его поступке соучаствовали его сородичи, предки, духи, боги. Тотальная принадлежность не знает ни понятия свободы, ни понятия зависимости.
Эту "зыбкость" мифологического сознания, благодаря которой индивид не может (и не испытывает потребности) отделить собственное "я" от своих бесчисленных предков.
Признавая индивидуально-природные различия между людьми, первобытное общество препятствовало их консолидации в устойчивые психологические структуры, которые могли бы претендовать на автономное от общины существование. Человек был неотделим от своей деятельности, среды и ситуации.
Проблема свободы и индивидуального действия возникает в истории человечества первоначально как проблема преступления, нарушения каких-то общепринятых норм. Героям позволено то, что нельзя другим. Почему?
Мифологическая мысль находит ответ в том, что герои реализуют волю богов, то есть высшего, более универсального начала, чем воля членов общины, вопреки которой они действуют. Тем самым подчеркивается исключительность индивидуального действия. Подвиг выступает сначала как случай, продиктованный прямым вмешательством богов, затем как следствие особого положения героя (например, его божественного происхождения) и лишь в конце концов появляется героический характер. Процесс становления индивидуального "я" теснейшим образом связан с социальной дифференциацией и разделением общества на классы.
Понятие "я" как в индивидуально-психологическом, так и в культурно-историческом контексте всегда имеет какой-то ценностный оттенок; уже в классической латыни слово "ego" употреблялось, чтобы подчеркнуть значительность лица и противопоставить его другим.
Эти факты проясняют историко-психологические истоки того смешения индивидуального "я" и абсолютного Духа, которое неоднократно встречалось в истории философии. Но "Я" с большой буквы в древних текстах обычно вкладывается в уста бога или царя, тогда как "я" рядового человека выглядит гораздо скромнее, а то и вовсе стушевывается. Существовало нечто вроде "права на я", принадлежавшего только тем, кто обладал высоким, даже исключительным социальным статусом.
Обращение от первого лица независимо от своего содержания имеет оттенок самоутверждения.
На определенном этапе развитая в каждом обществе на первый план выдвигаются проблемы личности. Но постановка этих проблем и тем более их решение могут быть разными.
Факт расширения физически достижимого пространства (открытие новых земель) снимает ореол таинственной безграничности, которым было окутано в сознании средневекового человека все, что не входило в его ближайшее окружение. Кроме того, масштабы мира соотносятся с масштабами самого человека и с его представлением о своем месте во вселенной.
"Подъем чувства личности" на заре капиталистической эпохи означал появление у человека нового, субъективно-личностного мироощущения, которого не знало феодальное средневековье. Не знало не в том смысле, что средневековый человек не обладал самосознанием, но в том смысле, что его самосознание, как и сама его личность, имело сословно-ограниченный характер и строилось вокруг его принадлежности к определенной социальной группе.
Основой самосознания средневекового человека было чувство неразрывной связи с его общиной, сословием и социальной функцией. Вся жизнь человека от рождения до смерти была регламентирована. Он почти никогда не покидал, место своего рождения. Его жизненный мир был ограничен рамками его общины и сословной принадлежности. Как бы ни складывались обстоятельства, дворянин всегда оставался дворянином, а ремесленник - ремесленником. Социальное положение для него было так же органично и естественно, как собственное тело. Каждому сословию присуща своя система добродетелей, и каждый индивид должен знать свое место.
Капитализм подорвал этот порядок вещей. Как писал Маркс, "в этом обществе свободной конкуренции отдельный человек выступает освобожденным от естественных связей и т. д."
Общественное разделение труда и товарное производство делают связи между людьми поистине всеобщими, универсальными. Индивид, который может свободно изменить свое местожительство и не связан рамками сословной принадлежности, уже не столь жестко привязан к своей социальной роли.
Превращение социальных связей в средство достижения частных целей индивида повышает меру его свободы, давая ему возможность выбора, мало того, этот выбор становится необходимым. Но в то же время эти связи выступают по отношению к личности как внешняя, принудительная необходимость.
"Сословный" индивид не отделял себя от своей социальной принадлежности, "классовый" индивид обязательно делает это, пытаясь определить свое "я" не только через свое общественное положение, но часто вопреки ему. Социальные роли, которые в средние века казались просто разными ипостасями лица, теперь приобретают как бы самостоятельное существование.
Средневековый человек, выполняя множество традиционных ритуалов, видел в них свою подлинную жизнь. Человек нового времени, наоборот, проявляет повышенную чувствительность и даже неприязнь к тому, что кажется ему "заданным" извне. Это делает его "я" гораздо более значимым и активным, но одновременно и гораздо более проблематичным.
В эпоху Возрождения личность начинают превозносить как высшую социальную ценность, по отношению к которой любые общественные институты и нормы являются только средствами.
Средневековый человек часто использовал свой дом как крепость, чтобы спастись от врагов, но он не стремился спрятать за его стенами свою повседневную жизнь.
Еще теснее связано развитие индивидуального самосознания с чувством времени. Развитие капитализма колоссально повысило субъективную скорость течения времени и его ценность. В XVI-XVII веках в английском языке появляется как никогда много новых слов, относящихся к историческому времени и его дискретным единицам, - слова "столетие", "десятилетие", "эпоха", "готический", "первобытный", "современный" и т.д. Параллельно этому происходит трансформация "личного" времени. "Понимание значимости времени пришло вместе с ростом самосознания личности, начавшей видеть в себе не родовое существо, а неповторимую индивидуальность, то есть личность, поставленную в конкретную временную перспективу и развертывающую свои способности на протяжении ограниченного отрезка времени, отпущенного в этой жизни"
Но если все течет и меняется, неизбежно возникает и проблема развития собственной личности. Средневековая мысль не знала этой идеи. Для нее "возрасты жизни" так же, естественны и неустранимы, как времена года. Детство в понимании средневекового человека не какой-то особый период "подготовки к жизни", а ее естественный этап.
В новое время человек становится чем-то в результате своих собственных усилий. Развитое общественное разделение труда и выросшая социальная мобильность существенно расширили рамки и масштаб индивидуального выбора.
Для средневекового человека "знать самого себя значило прежде всего "знать свое место", иерархия индивидуальных способностей и возможностей здесь совпадала с социальной иерархией. В эпоху Возрождения положение меняется. Презумпция человеческого равенства и возможность изменения своего социального статуса означают, что "сознание себя" есть прежде всего познание своих внутренних, психологических возможностей. Самопознание становится предпосылкой и компонентом самоопределения. Это расширение сферы индивидуального, особенного, только своего "не вписывается" в старую систему социальных категорий и вступает с ними в жестокий конфликт.
В феодальном обществе нет ничего важнее родового имени. В нем сущность человека, по сравнению с которой все его индивидуальные свойства ничего не значат.
Символический мир средневекового человека непсихологичен. Человеческая деятельность кажется средневековому историографу-хронисту полностью предопределенной божественным провидением
Открытие, что "и крестьянки чувствовать умеют", сделано только в новое время.
Лишь после этого, уже за рамками средневековья, возникает психологическая интроспекция, потребность и способность анализировать собственные переживания и чувства.
Сам термин "персона" в средневековой латыни крайне многозначен: он обозначал и театральную маску, и индивидуальные свойства человека, и его душу, но особенно его социальную ценность, положение, ранг ("персона короля"). Характерно, что глаголы dispersonare и depersonareобозначали в средние века не абстрактное "обезличивание" и не психическое расстройство ("деперсонализация" современной психиатрии), а потерю чести (сравни выражение "потерять лицо"), причем не в морально-психологическом, а в социальном смысле - как реальную утрату своего места, статуса в феодальной иерархии.
Поэтому сдвиг, происшедший в новое время, был поистине фундаментальным. Речь шла не только об открытии внутреннего мира, но и о повышении его ценности.
В философии нового времени проблема "я" ставится в двух различных планах. Одни авторы пытаются исследовать понятие "человеческой природы", происхождение "страстей души" и самой "идеи Я". Другие развивают философскую "мудрость", основанную на интроспекции, стремясь вывести из личного опыта нормы должного поведения. Из первого течения в XIX веке вырастает экспериментальная психология, из второго - этика.
Человеческое "я" не сводится к одной душе, оно всегда включает какие-то "телесные" компоненты: тело символизируется, с одной стороны, как вместилище и физическая граница "я", с другой - как средство коммуникации, обращенное вовне, к другим (внешность). Но соотношение этих значений, - равно как и степень осознания отдельных компонентов своего телесного бытия, - неодинаково в разных культурах.
Нарастание интереса к собственному "я" четко отражается в искусстве. В средневековой живописи портрет как таковой отсутствует. Человек, не отделявший себя от своих социальных функций и не ощущавший себя изменяющимся во времени, не нуждался в том, чтобы зафиксировать свой облик и состояние в определенный момент времени.
Сдвиг в этом отношении начинается уже в XIII веке. Сначала склонность к портретному воплощению проявляют знатные и могущественные лица.
Усложнение жизненного мира личности не только повышает ее интерес к самой себе, но и вызывает противоречивые, не допускающие однозначного толкования эмоциональные состояния. Прежде всего привлекает к себе внимание феномен одиночества
В новое время картина усложняется. Более богатая и многогранная личность, не отождествляющая себя ни с одной из своих предметных и социальных ипостасей, нуждается в обособлении от других, добровольно ищет уединения, В то же время она все чаще ощущает дефицит эмоционального тепла или невозможность выразить богатство своих переживаний. Отсюда поэтизация одиночества и одновременно страх перед ним.
Рождение "фаустовского человека" означало рост его социальной активности, готовность взять на себя всю полноту ответственности не только за свои собственные поступки, но и за судьбы мира.
Открытие "я" не "самодовольное нянчанье индивидуума со своими ему одному дорогими особенностями" [39], а напряженный поиск универсальных принципов деятельности. Идея "я" всегда имела ценностный смысл, и ответ на вопрос "кто я?" подразумевает не перечень свойств "случайного индивида", а социальное и моральное самоопределение личности, выясняющей, чем она может и должна стать. Индивид становится автономным от частной социальной группы только благодаря своей сопричастности какой-то более широкой общности, а единство его сознательного "я" есть прежде всего единство его ценностных ориентаций, фиксирующих его отношение к миру.
В средние века сопричастность индивида универсуму осмысливалась обычно в религиозных терминах. Теперь она мыслится как следствие всеобщей человеческой солидарности.
Разделавшись с сословной системой и освящавшей ее религией, человек буржуазной эпохи впервые почувствовал себя не частью органического целого, а самостоятельным целым, живущим по своим собственным законам. Но очень скоро он обнаружил, что "абсолютная свобода", на которой были основаны его притязания, на самом деле ограниченна. Социально она лимитируется материальными условиями его существования, классовым неравенством и непредвидимыми последствиями его собственных действий, психологически неосознаваемыми и неконтролируемыми процессами его собственной психики.
Индивидуализм начинался с утверждения самоценности человеческой личности как творческого начала мира. Но социальные связи между индивидами в условиях капитализма имеют антагонистический характер, поэтому первоначальная широкая гуманистическая трактовка этого принципа скоро вырождается в гипертрофию индивидуального "я", которое не только отличается от всех других, но и противопоставляется им в качестве некоего абсолюта. Но если "другой" - только граница моего "я", имеющая ценность лишь постольку, поскольку может быть средством удовлетворения моих потребностей, то и "я" для него тоже только средство. Всеобщность социальной связи оказывается практически всеобщностью эгоистического интереса. В результате в "прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира", а только что обретенное "я" само становится проблематичным.